Семейная тайна - Страница 47

В силу целого ряда причин сеанс в этот день вызвал у мисс Рейнберд раздражение. Начать с того, что мадам Бланш явилась в смехотворно короткой юбке, если учесть се возраст и комплекцию, и тонком джемпере в обтяжку; ворот джемпера под ее двойным подбородком скатался в тоненький валик, а неизменный жемчуг свисал длинной петлей чуть не до колен. Накрашена она была ярче, чем всегда, и мисс Рейнберд подумала: уж не выпила ли она? Бланш – таки выпила. По дороге в Рид-Корт она подвезла Джорджа до «Гросвенора» в Стокбридже, и там они перехватили по порции джина. Вечером они договорились вместе поужинать в «Фазане» – на полпути к дому, между Стокбриджем и Солсбери. Дальше – больше. Генри, как назло, был в ударе. Описывая процветания Рональда Шубриджа, он не стал его сравнивать (вопреки ожиданиям мисс Рейнберд) с безмятежно зеленеющим лавром, а упирал на его трудолюбие, ум и дальновидность. Ну, а мальчик, понятное дело, рос, мужал и постепенно занял место рядом с отцом, и глаза его горели одним желанием – быть достойным своих родителей. Гарриет сама не явилась, но направила сестре сообщение об Эдварде Шубридже, и мисс Рейнберд была вынуждена признать, что звучало оно вполне в стиле Гарриет: «В юности он был сказочно хорош! Как молодой бог! Светловолосый, загорелый, мускулистый… Ах, Грэйс! Как жаль, что ни ты, ни я его тогда не знали! Какое это было бы счастье, с какой радостью смотрели бы мы в будущее, сознавая, что нам есть ради кого жить! Слава богу, он унаследовал мою внешность». И, слава богу. Генри скоро переключился на описание последнего пристанища Рональда Шубриджа и его супруги ( вернее, их бренных тел)…, скромное сельское кладбище в Суссексе, у подножия холмов, над которыми в голубой небесной лазури жаворонки поют оссану, прославляя Божье творение (мисс Рейнберд терпеть не могла тавтологий!) и где тисы и лиственницы бросают прохладную тень на зеленый ковер под ногами и древние, поросшие мхом, могильные плиты.

Нет, наверное, что-то затмило ей разум, подумала про себя мисс Рейнберд, если она могла так долго терпеть эту чепуху. Хорошо хоть, что Шубриджей уже нет на свете – надо полагать, сведения у мадам Бланш достоверные. Будь они живы, они еще могли бы при желании доставить ей неприятности. Между тем Генри продолжал разливаться соловьем: своим прочувствованным голосом, в котором мисс Рейнберд уловила интонации самой Бланш, он вещал, как молодой Эдвард Шубридж буквально притягивал к себе других, таких же молодых людей – подобно цветку медоноса, притягивающему пчел. Мисс Рейнберд, несмотря на статус старой девы, была неплохо осведомлена о том, что в современном обществе в сфере интимных отношений наблюдается большое разнообразие. Она отметила про себя, что картинка, которую нарисовал Генри, мягко говоря двусмысленна: но едва ли у нее успела промелькнуть эта мысль, как Генри объявил, что Суд Высшего Добра наконец принял решение. Рональд Шубридж и его супруга, представ перед судом, заявили, что их эфирное блаженство бесконечно умножилось бы, если бы мисс Рейнберд отыскала их дорогого мальчика, восстановила его законные права на наследство и вернула его в лоно родной семьи, – жизнь наполнилась бы для нее новым смыслом, и она прожила бы остаток своих лет, окруженная теплом и заботой благодарного племянника. Он много путешествовал по свету, но срок его странствий истекает. Скоро Рид-Корт огласится веселым звонким смехом и топотом юных ног, ибо он приведет с собой сына. Эта перспектива не слишком обрадовала мисс Рейнберд. Мальчишка все верх дном перевернет! Известное дело: грязные следы на паркете, на ступенях парадной лестницы, следы велосипедных шин на лужайке перед домом поломанные кусты в саду… И произношение у него наверняка безобразное, теперь все так говорят, даже отпрыски ее респектабельных и состоятельных друзей… А на кого они все похожи? Чистые цыганята, даром что учатся в Мальборо да Веллингтоне, и чем старше, тем хуже: в университете связываются с такими же беспутными девицами, и начинают принимать наркотики, и без конца устраивают какие-то марши протеста против неизвестно чего, вместо того, чтобы сидеть за книжками… Между тем Генри завершил свою тираду: «… Их путь предопределен – они вернутся, как возвращаются весной ласточки, истомившиеся от знойного африканского солнца, когда они летят на север, домой, стремясь под сень своей благословенной родины».

Мадам Бланш вышла из транса и сказала, что ничего не помнит. Какую-то долю секунды мисс Рейнберд колебалась. Неловко все-таки вот так прямо указывать на дверь. Конечно, можно относиться ко всему этому как к невинному развлечению, в котором есть и приятные, и неприятные моменты, но продолжать сеансы ради развлечения значило бы уронить себя в собственных глазах. Она налила себе и гостье хересу, вернулась на место, сделала несколько глотков и наконец решилась действовать напрямик:

– Мадам Бланш, я, видимо, должна… Но Бланш сразу ее перебила:

– Нет-нет, мисс Рейнберд, не нужно ничего говорить. Все то время, что пребывала во власти Генри, я чувствовала это. Я пребывала вне своего тела, предоставив его целиком в распоряжение Генри, но я его не слышала. Я слушала только вас.

– Но я ведь ни слова не произнесла, мадам Бланш! – изумилась мисс Рейнберд.

– Вы все сказали – и словами, и чувствами. Это началось, едва я вошла. – Бланш допила херес, поставила рюмку и улыбнулась мисс Рейнберд. – Ваше сознание было для меня как открытая книга. Вы намерены отказаться от моих визитов. Называть причины нет нужды – вы их знаете. – Бланш встала. – Я уже говорила вам, что я бессильна помочь тому, кто не хочет принимать мою помощь. Мне искренне жаль – не себя, но вас и ваших близких. Я ухожу, и не будем об этом больше говорить.