Семейная тайна - Страница 62

Шубридж стоял, наблюдая за происходящим, и вспоминал, как его сын впервые вот так же напустил ястреба на грача. Когда думаешь о том, что было в жизни хорошего, всегда вспоминаешь, как это случилось в первый раз. Потом тоже испытываешь радость, но какой-то неуловимый привкус волшебства исчезает, не повторяется. Вот камнем падает вниз первый подстреленный тобою фазан; вот твой первый лосось, рванувшись, дергает леску так, что она обжигает руки… Сколько радостей дарит жизнь! Но их с каждым днем становится все меньше и меньше. В природе заложено определенное равновесие между жизнью и смертью. Но никакое природное равновесие не в силах устоять перед стремительным натиском человека, который отравляет и загрязняет свою планету, превращая реки и поля в клоаки, а саму землю – в гигантскую зловонную свалку. И остановить его нельзя. Единственное, что еще можно сделать – найти какое-нибудь еще не загаженное пока место и соорудить вокруг него надежную защиту от заразы, мало-помалу отравляющей мир.

Ястреб нагнал грача и завис в сотне футов над ним; затем сделал два быстрых обманных маневра, как бы собираясь спикировать, чтобы вынудить грача спуститься ниже. Грач стал боком уходить вниз, торопясь укрыться в одной из зеленых изгородей, окаймлявших поля под И"Ж Ястреб перевернулся в полете и, плотно прижав к телу крылья, ринулся вниз, со свистом рассекая воздух. Он настиг добычу в ста футах над землей – молниеносный удар, облако черных перьев – и хищник снова взмыл вверх, а грач несколько раз перевернувшись в воздухе, камнем упал на землю. Да, смерть – и красивая смерть, подумал Шубридж.

***

По дороге к дому он размышлял о мальчике. Скоро в школе закончится семестр, и он приедет домой на каникулы. Они сядут в машину и уедут все вместе – дружная троица – в Шотландию, Ирландию… Если там не найдется того, что им нужно, они поищут за границей. В Норвегии, Швеции или Канаде. К собственной стране ни один из них не был чрезмерно привязан. Они знали, чего ищут и не ошиблись бы в выборе. Сын понимал и разделял его чувства. В их общем желании не было поэтического или философского оттенка; они не считали себя последователями Торо или Робинзона Крузо. Это была вполне материальная потребность. Они хотели отгородиться от мира крепостной стеной с бастионами так, чтобы и через двадцать, через сто, и через пятьсот лет они сами или их потомки могли жить там по возможности естественной жизнью и до последнего дыхания сопротивляться гибели мира от рук людей, которые рано или поздно потопят его в грязи. Если бы он поделился с кем-нибудь своей мечтой, его подняли бы на смех: мало того, что он мечтает о несбыточном, он еще всерьез мечтает осуществить этот безумный замысел! Ничего, пускай смеются – его пути не свернуть!

Возвратясь домой, жена сообщила, что в «Вечернем эхо» действительно появилось короткое сообщение о том, что обнаружен труп Бланш Тайлер. Затем она приготовила и отнесла архиепископу ужин – копченую форель и филе говядины а-ля Россини с молодыми кочашками брокколи. Из подвала она вернулась с номером «Дейли-телеграф» – на первой странице вверху рукой архиепископа была сделана размашистая надпись: "Я предпочитаю «Тайме».

Шубридж взял газету и бросил ее в камин. Другой газеты не будет. Он обращался с архиепископом по возможности предупредительно, но как личность тот для него не существовал. Он представлял собой только определенную ценность, которую очень скоро можно будет с выгодой продать.

***

Джордж сидел на кухне у матери Бланш и пил виски, которые сам и принес. Старушка согласилась составить ему компанию, хотя сама охотнее выпила бы чаю. Но смерть близких на какое-то время меняет привычный ход вещей. Пили они из дешевых стаканов. Дом на Мейдан-Роуд теперь принадлежал ей, и можно было взять из столовой хорошие бокалы, но она жила еще старыми привычками и держалась так, словно не она, а дочь по-прежнему хозяйка дома.

Джордж начал мало-помалу свыкаться с потерей и постепенно включался в круговорот повседневных дел и забот. Каждый день тысячи людей на земле проходят через это: нестерпимая боль утраты понемногу притупляется, и человек осознает, что нужно жить дальше.

– Как по-вашему, она не знала, что беременна? – спросил он.

– Нет. -Она вечно витала в облаках. Об опасности не думала. А от этого никто не застрахован, как ни старайся. Жизнь не перехитришь, она свое возьмет.

– Я бы сразу ей сказал: «Давай поженимся!» Бедная она, бедная!

– Да она-то замуж не пошла бы. Наша Бланш не такая, чтоб семьей обзаводиться. Вы не подумайте, я не про то, что она бы от ребенка избавилась. Нет, родила бы, позаботилась бы о нем, как полагается, может, отдала бы в хорошие руки, а может, и дома бы оставила. Я-то вот за се отцом тоже замужем не была. У нас с этим было не очень-то строго: хочешь – венчайся, хочешь – так живи. Церковь не особенно почитали. Жили вместе, детей рожали, а потом по-всякому бывало. Когда оставались, жили вместе, а когда и нет.

Джордж снова налил виски в стаканы. Тяжелый был день, но сейчас, к вечеру, стало чуть полегче. Не то, чтобы как раньше, как всегда, но малость отпустило. Что делать – жизнь идет своими чередом, значит, нужно жить.

– Когда вы утром позвонили, – сказал Джордж, – у меня просто земля ушла из-под ног. Вот уж чего я никак не ожидал! Чтобы Бланш закрылась в машине и там, под проливным дождем, сидела и ждала… Никак в голове не укладывается! Умерла, нет ее, это я понимаю. Но чтоб так умереть!…

– А я не удивляюсь.

– То есть как?

– Ну, не так удивляюсь, как вы. Нет, что говорить, для меня это страшный удар. Все равно как она бы под машину попала. А тому, что сама, я не удивляюсь.